Пытаюсь понять, что дала мне эта книга? Дело в том, что мои родители и бабушка с дедушкой умерли молодыми. А бабушка, старческая деменция и несколько синдромов которой мне достались, была не моей. Я познакомилась с ней, когда она уже почти не разговаривала. "Познакомилась" - громко сказано. Она не понимала, что я - жена ее внука, и звала именем своей младшей дочки, в те дни, когда вообще могла вспомнить, что у нее есть дочки. С бабушкой было трудно, и, кажется, мне полегче, чем моей свекрови, ее старшей дочке. Я не знала бабушку молодой, сильной, умной, красивой, талантливой, способной трое суток, пока немцы прочесывают город, просидеть в мокром подвале на табуретке с младенцем на руках, посчитать молярный раствор в уме, построить дом своими руками, за ночь сшить платье для школьного бала и играть, импровизируя, на трех музыкальных инструментах одновременно. Я просто приняла как данность весь "набор ходовых характеристик" с), сложившийся к моему появлению в доме, и... обращалась с ней примерно как со своей годовалой дочкой, поскольку бабушка не слишком в поведении от нее отличалась, даже в штаны делала точно так же. Раздражалась на нее иногда больше, но подавлялось это раздражение как и с младенцем. Если малыш размазал что-нибудь по всей комнате, вы же не станете его за это бить или орать, правильно? Просто скажете "Ай-яй-яй!" и уберете поскорей, понимая, что его самого заставлять бессмысленно, он не сможет.
И вот Галицкий именно такой подход и предлагает взять на вооружение. Принять как данность. Забыть, как вы были маленьким, а они - сильными и умными. Не пытаться их переделывать. Не уговаривать, не убеждать, не спорить. Ничего не навязывать, не задалбывать заботой и, уж тем более, не пытаться руководить. Позволить им быть старыми, понимая, что старость - это болезнь, которой все мы заражены, и что болезнь эта нуждается в сострадании, а не в жалости.
Честно говоря, я не уверена, что его советы удастся успешно применить в общении с собственным стариком. На посторонних людей как-то проще не раздражаться и не обижаться, не пытаться убеждать и доказывать свою правоту. Их проще оставить в покое, и не пытаться придумывать им занятие, если они сами ничего не хотят. А когда старик свой... Ну, как ты его оставишь в покое, если он, например, гулять не хочет?
Пожалуй, больше всего мне понравились рассказы из опыта работы и общения со стариками в доме престарелых.
[Цитата]"- Скажи, - сказал мне вчера Меир (82), - а у тебя дома есть водка?
- Зачем? - спросил я.
- Чтобы приходить в себя после общения с нами!"
Такого я прочитала бы и больше, но это - несущественная часть книги. Повторюсь, в основном автор рассказывает о собственном опыте обретения терпимости и смирения перед необратимостью возрастных изменений.
Новой для меня мыслью оказалось, что со стариками можно и нужно говорить о смерти, когда они сами поднимают тему. Если человек хочет обсудить завещание и собственные похороны, не надо ему в этом отказывать, для него это важно, потому что позволяет сохранить ощущение контроля над происходящим. А уход от разговора он может принять за невнимание к себе. Пожалуй, эта глава принесла мне облегчение, а то я теряюсь, когда моя вторая свекровь сообщает, сколько денег отложила на похороны. Ну, что ей отвечать? "Мама, не волнуйтесь, мы найдем денег вас похоронить?" Оказывается, отвечать и не надо, достаточно внимательно выслушать, не переводя по-быстренькому тему, как это обычно делала я.
Не знаю, готова ли я эту книгу советовать всем и каждому, но точно не жалею, что прочитала сама. И дальше пущу по рукам, раз уж так удачно купила ее на "Лабиринте" с "чернопятничной распродажей".
